Безусловно, подобная проблема требует отдельного рассмотрения80, и единственное, что мы можем сказать более или менее точно, - то, что дело Марион и Марго было записано в «Регистре Шатле» в той форме, которая по-прежнему была наиболее близка человеку конца XIV в., даже секретарю суда Алому Кашмаре, представителю «ученой» культуры. От этой последней в его рассказе присутствовали неоспоримые христианские элементы (связь с Дьяволом, тема безумия, обвинение в проституции, сомнения в медицинских способностях знахарок). Но стержень повествования оставался сказочным, фольклорным. И Марго де ла Барр, в соответствии со сказочным сюжетом, обладала все еще положительной характеристикой: она «желала делать добро», она «лечила», «помогала советом», «откликалась на просьбу»... Она была «доброй» ведьмой, помощницей, что бы о ней ни думали прочие судьи Шатле.
Таким образом, преобладание образа «злой», «агрессивной» ведьмы в конце XIV-начале XV в. в Северной Франции выглядит несколько проблематичным. Любопытно, что и в более поздний период, в XVI-XVII вв., в Северной Франции этот образ не достиг тех высот, на которые он вознесся в других европейских странах. Как отмечает Альфред Соман, в судебных регистрах Парижского парламента за 1565-1640 гг. самым распространенным видом колдовства по-прежнему оставалось изготовление зелья, провоцирующего смерть или болезнь конкретного человека. Природные катаклизмы не считались здесь (как, например, в Женеве или в Германии) делом рук ведьм. Так же редки были обвинения
в наведении порчи на взбиваемое масло или свежее пиво (что было обычным делом в Англии) 81.
Эти данные в какой-то мере ставят под сомнение другое утверждение К.Гинзбурга - о повсеместном существовании (в воображении обывателей) «вражеской секты» ведьм, которые, как раньше евреи и прокаженные, несли зло всем окружающим. Такая трактовка образа ведьмы появляется в регистрах Парижского парламента, пожалуй, только в середине XV в. (уже известное нам дело Маргарет Сабиа представляет собой исключение на этом фоне). В более поздний период тот же А.Соман отмечает в Северной Франции существование
представлений о шабаше, однако колдовство продолжало оставаться по преимуществу делом личным, касающимся самой ведьмы и ее жертвы 82. Полностью сосредоточившись на образе «злой» ведьмы, К.Гинзбург
80 См. ниже, главу «Судьи и их тексты».
81 SomanA. Op. cit. P. 801.
82 Soman A. Op. cit. P. 799 —803: отравления или наведение порчи чаще всего имели место между мужем и женой, родителями и детьми, между ближайшими соседями.
